Если я умру - на твоих руках,
Ты меня оплакивать не спеши,
Как могу уйти, возвратиться в прах,
Не насытив глаз, не смерив души?
На ум невовремя приходит маленькая брошюрка, подарочная или рекламная, увиденная им в прихожей "цели" (для Олега у людей, которых ему заказывают, нет имён - он узнал об этом небольшом профессиональном секрете довольно рано. Естественно, имя ему было известно, но после того, как все заканчивалось, он выбрасывал его из головы, как ненужный мусор, с самого начала ни секунды не ассоциируя его с человеком. Так было легче. Пока у человека нет имени, он существует ровно наполовину). Это было пародийное изображение стадий депрессии с толстяком, с которым случались неудачи. Первой было отрицание, и ассоциация была довольно прочной - за несколько секунд по телу прокатилось неприятное оцепенение, пока мозг осознавал, что он снова взаперти, отчего хотелось бросаться на дверь до переломов и гематом и рвать связки, лишь бы не переживать все заново.
Ему хватает пары минут, чтобы успокоить колотящееся сердце и полностью взять себя в руки - так себе результат для стрелка, но он не восстановился полностью. Он восстанавливает контроль как раз тогда, когда сверху доносится шипение, а через пару секунд горло расцарапывает едкий воздух, принося боль как от множества маленьких царапин, но самое худшее - впереди, когда он вдыхает, и легкие отзываются мгновенной ноющей болью.
Олег шепчет одними губами, потому что говорить - тратить силы и воздух, но Сергей точно может его понять: "Что это, блять, такое?", которое превращается в "Что ты, блять, делаешь??"
Может быть, это действительно единственный выход, и может быть, Сергей прав, что почти не думает головой, потому что времени на это просто нет, но Олег определенно хотя бы постарался бы подумать хотя бы несколько секунд, прежде чем принимать такое решение, а не доверять жизни судьбе, играя в дурацкую русскую рулетку с вопросом, взорвет ли их вместе с дверью или нет. Вообще то, здесь должно было быть вентиляционное отверстие - катакомбы строились для мертвых, а не для живых, но последние все же сюда изредка захаживали, и просто не могли подумать и о своем комфорте. Если бы у них было еще несколько минут, он бы придумал что-то более безопасное, но этого времени у них не было. Как не было времени размышлять, только надеяться, что это сработает - он пригибается, вжимаясь в стену и ожидая взрыва.
Не при звездах приду, да не при луне,
В темный волчий час на твое крыльцо,
Выйди, выйди, сердце мое, ко мне,
Дай мне вновь увидеть твое лицо...
-Смотри, так даже интереснее получилось.
Олег злится. Это чувство ему уже знакомо, но, и в какой-то степени он принимает его легче, чем остальные, потому что легкость взаимна. Со злостью проще живется, а дерется - еще проще. И злится он, почему то, на Сергея, и даже больше, чем на его обидчиков, потому что он остановил его, он не дал ему закончить дело и дать им то, чего они заслуживают, как будто Олег был не прав, а не они, и это было остро обидно, настолько, что Олег поджимает губы, ощущая ядовитое желание больше никогда не помогать ему. Это пройдет потом, через несколько дней, но сейчас он слишком зол, чтобы смотреть.
Он знает, что рисунок заливают опрокинутые гуашевые краски, которые растекаются по бумаге абстрактными пятнами, смешиваются в один странный грязный цвет, капают с листа, делая бумагу неприятно волнистой. Рисунок испорчен, но Сережа, кажется, не расстроен, наоборот, пытается смазать зеленый цвет, придав ему очертания былого дерева. Олег отпинывает одну из баночек в сторону, которая уже пострадала от ног мальчишек, и смотрит, как она прокатывается по полу, оставляя за собой яркий желтый цвет. Сергей наконец перестает делать вид, что все хорошо, отрываясь от рисунка и поднимая на него взгляд.
-Почему ты меня остановил?
-Тебя бы наказали.
Он знает, что Сергей смотрит серьезно и долго, пытается его прочесть с искренним интересом, и это рассерживает еще больше - "лучше бы наказали".
Наказания не избежать - те же пожалуются, даже под страхом собственного наказания, потому что месть слаще любой уплаченной цены. Поэтому ему горше вдвойне, настолько, что он опрометчиво обещает себе, что достанет их, потом, и пусть это шаг на путь бестолкового отомщения, а еще доказательство того, что они по настоящему его задели - пожалуй, это было единственным, что Олега всегда удерживало. За хладнокровие его уважали, и повестись на дешевую провокацию было способом потерять это уважение, но пока он был слишком зол, и даже мысли об этом приносили мрачное удовлетворение.
Только позже, гораздо позже он понимает, что Сергей был прав, более прав, чем потом, когда они влезли в драку со студентами старших курсов. Тогда ему впервые показалось, что он безумен, но почему-то от этого хотелось смеяться - они хорошенько напились, и поэтому причина драки была высосана из пальца, и абсолютно все на свете казалось предельно преодолимым, но потом в ушах еще долго стоит сергеево "Бей его!", только с придыханием, как если бы перед словом была буква "у"...
Каждое движение сейчас болезненно, и особенно плохо дается дыхание. Когда он приходит в себя, он дергается всем телом, и это похоже на неприятное пробуждение. Взрывная волна, наверно, впечатала голову в каменную стену, и он отключился - кажется, только на пару минут, потому что пыль еще не осела, а глубоко в стенах еще отражается глухой гул. Грудь болит ровно в пяти местах, и - Господи, только бы не опять, ему кажется, что он не может подняться.
Поэтому он бросает на это все силы, и поднимается, отрываясь от стены и направляясь к двери. Она слишком крепкая, а взрыв, на их счастье или неудачу, слишком слаб, но Разумовский осознанно или нет направил мощность правильно, на замок, отпирающийся только с одной стороны. Он обжигает руки, когда тянет изувеченное железо на себя, и отпускает его, только когда боль становится слишком сильной. Раскрывшегося проема хватит для него, а для Сергея и подавно, но того уже целую минуту не видно из клубящегося дыма. Олег бы никогда не признался, что почувствовал тень знакомого страха, который был верным его спутником уже целую вечность - страх за Сергея с того момента, когда в детстве его обидели при нем в первый раз.
"Я с тобой еще не все выяснил" - думает он, заглушая старой обидой извивающийся страх, пытаясь оживить внутри то, чем он жил все это время, то, что теперь было его возможностью выжить - горькую боль от преданного доверия вперемешку с гневом.
Олег хватает его за одежду, выталкивая из помещения первым, а потом сам проскальзывает в открывшийся проем. Весь коридор наполнен дымом и газом, и сначала ему кажется, что толку от взрыва ноль, но постепенно эта мгла рассеивается, и дышать становится легче. Разумовский дышит хрипло, но не отрывается от стены - Олег мельком смотрит на него, уделяя внимание стенам - где-то здесь должен быть вентиляционный блок, не могли же они совсем ничего не оставить, ведь здесь было немало посетителей, и..
-Сюда иди. - слова даются ему не сразу, сначала из груди рвется только сильный хрип - Олег кашляет, дергая пальцами железную затворку, припаянную к стенам - благо она тонкая, и держится слишком хлипко. Воздуха, который он впускает в помещение, слишком мало. и он очень затхлый, но это лучше, чем ничего, и он тянется как можно выше к отверстию, чтобы вдохнуть его без боли.
Он боится, что слишком поздно. Олег в ядовитых веществах разбирается не так хорошо, как хотелось бы, а вот Сергей этой темой интересовался еще с юношества, но не надо быть гением, чтобы знать, что некоторые смертельны, вдохни или выпей ты хоть каплю смертельной отравы.
Сил ему хватает только на взгляд в тоннель дальше - естественно, он изучал катакомбы перед операцией, изучал тщательно и скрупулезно, но одно дело изучить карту и ориентироваться в тоннелях, зная изначально, где находишься, а другое - пытаться понять месторасположение среди десятков одинаковых коридорах, отличие которых только в расположении надгробных табличек, да старых костей.
Они еще не отвоевали у них жизнь.
И милее утро, светлее дня,
Выйдешь ты, мой друг, привечать меня,
Спроводить меня на далекий путь,
Серебром в висок, или пулей в грудь...
[AVA]http://funkyimg.com/i/2q7BS.png[/AVA]
[NIC]Олег Волков[/NIC]
[SGN][/SGN]