У несовершенного не-человеческого сознания есть дурная привычка запоздало и жестоко шутить. Потеряв всякую возможность столкнуться с неизбежностью обрезанной нити жизни, он вскоре услышал грубый хохот со дна своего разума. Это смеялось жестокое альтер эго, возвещая о том, что став недоступным для неизбежного угасания, он в действительности необратимо и глупо сдох и что по-настоящему вечным и нетленным ему удавалось быть ровно до этого момента, до мгновения, когда всё переменилось. С тех пор мужчина неизменно постигал глубины собственной глупости, которая навеки останется с ним. Минутная слабость стоила вечных танталовых мук! Но стоил ли такой размен того? Маленький мальчик так много мечтал, но даже Икар когда-то разбился, предупреждая своих последователей, что падать больно.
Очень больно, не так ли, Чезаре? Или кто ты теперь, мальчик? Кем ты только не был, где только не был, но от себя так сбежать и не смог. Проблема вечности за плечами и двух впереди в том, что мир вокруг не статичен, сменяются страницы истории и лица вокруг, но ты заперт в своей клетке и из неё не выбраться – такова цена дара, обретённого по нелепой случайности. И сперва он кажется благословением, но после, спустя долгие и долгие минуты падения в бездну приходит вся глубина проклятия. Сначала это кажется властью: над судьбой и самой жизнью, над чужими жизнями, но потом… О, потом приоткрывается истина. И оказывается, что власти у тебя ещё меньше, чем прежде. Когда-то к твоим молитвам был глух Господь и ты полагал, что он не желает ответить, потому что ты грешен. Теперь к тебе глухи все и этого не изменить.
Что ты сделал с собой, мальчик? Что ты сделал со своей жизнью? Что ты сделал с теми… с тем, кого любил, мальчик? Разве ты болен потому, что он не смог тебя простить? Разве ты умер не потому, что не смог простить себя сам? Не потому ли твоя душа кровоточит, что ты не смог позабыть? Хочешь узнать? Помни, мальчик, не стоит задавать вопросов, на которые не желаешь знать ответов.
А если всё же задаёшь, так не стоит спрашивать пепелище. Не стоит ехать к собственной могиле и стоя над ней с дрожащими руками вопрошать: За что же, за что?! Могильные камни не разговаривают, даже когда их так много, даже когда они – солнечный Рим. Не потому, что они к тебе глухи, хотя, конечно, и это тоже, но потому, что ничто и никто не заставит тебя поверить в ту правду, от которой ты заперся в подземелье собственного разума. И даже городу-колыбели это не под силу, Чезаре.
❖ ❖ ❖
XV. 21 января 1495.
Сквозь полифонический шум толпы Борджиа едва может расслышать:
- Чезаре, зачем мы здесь?
И улыбается в ответ, улыбается вопросу, чувствуя себя единым с разгульной и счастливой толпой вокруг.
- Я хочу тебе кое-что показать, - кричит он сквозь пьяное веселье окружающих и двигается через этот людской океан к берегу, к крохотному огоньку, теряющемуся среди калейдоскопа света и красок.
А когда наконец добирается, то оказывается перед палаццо и поднимаясь по ступенькам говорит: - У меня есть для тебя подарок. Добро пожаловать домой, дорогой друг! - обводит Борджиа руками всё вокруг.
❖ ❖ ❖
Ты зря приехал, ты зря пришёл. Здесь не отыскать того, чего… кого ты ищешь. Белая роза завяла, Борджиа. Ты сам убил прекрасный цветок, который так любил. И он больше не раскроется с твоим восходом, будто ты – само солнце.  У него не осталось для тебя слов и улыбок, и взглядов. Цветы, особенно розы, Чезаре, очень капризны и требуют бережливого отношения, а ты – дурной садовник. Милый маленький принц, ты – чудовище и твоя роза завяла, когда ты был к ней жесток, когда ты был труслив и эгоистичен. В этом повинно не палящее солнце или коварные сорняки, а ты, жаждавший так много. Твои амбиции что похоронный марш, что приговор и они убили бы и быка, не то нежный бутон великолепного растения. Ты оставил цветок, когда он более всего в тебе нуждался и он отплатил тебе тем же. Розы не вечны, Чезаре, если их срывать.
Но, похоже, ты очень устал и заблудился в лабиринтах собственной лжи. Как тонка, но прочна вуаль самообмана! Ты бесконечно утомлён этим побегом, но всё ещё не готов прекратить себе лгать. О, как удобно скрываться от истин в тенях безлунной ночи! За пять сотен лет ты научился этому в совершенстве, ведь боль никогда не ослабевала и ощутив её единожды, вскоре ты всецело стал принадлежать ей. Сколько раз ты сгорал дотла на кострах ненависти к себе в своей душе? Полагаю, достаточно, чтобы очиститься и дотянуться до рая. Какая жалость, что ты будешь вечно дышать!
Твоя цепь от бега по кругу становилась только короче, сдавливая горло. Неужели, ты испугался? Ведь ты всё-таки здесь. Не сказать, чтобы дома, но этот город тебя выносил, выучил, этот город взрастил тебя и вот ты просишь совета у последней матери, что осталась с тобой. Она так изменилась, что ты уже совсем не узнаёшь бороздящих её лицо морщинок-улиц и сияющих фонтанов глаз, но она помнит тебя. Матери всегда помнят детей, которых похоронили.
Но что она может тебе сказать? Она гладит тебя по щекам лунными лучами, она обнимает тебя тёплым ветром, она улыбается тебе величественными знаками вашей общей памяти давно минувшей юности и плачет над тобой дождём. Прекрасная и добрая мать дала тебе всё, что у неё было и больше ей нечего предложить, кроме материнских объятий после долгой разлуки. Она шепчет тебе гомоном толпы «С возвращением, мой блудный мальчик.». И с кровавыми слезами твоей души ей ничего не поделать. Она бы и рада не мучить тебя, она оставила бы твою память, если бы только могла, она бы предложила тебе ответы, если бы только их знала…
Этого ли ты искал, Чезаре? Это ли тебе было нужно, когда ты садился в самолёт на другой стороне земного шара? Она болит своей душой за тебя в каждой статуе Девы Марии каждого храма в этом городе. Она хотела бы, чтобы ты нашёл что ищешь, но не может тебе этого дать.
И знаешь что? Это дурной метод: залечивать рану, расковыривая её ножом. Там, где прежде ты находил цветущий сад, теперь лишь ресторан. Где ты искал любовь, теперь ищут выгоду и прибыль. Вот почему не стоило говорить с пепелищем, Чезаре. Но ты ведь всегда был непослушен, верно? Так научись пожинать плоды собственного безрассудства, научись на своих ошибках. Уходи, уезжай, ищи себя, обрети истину и перестань себя мучить.
Но когда я мог тебя остановить? Я лишь вопль в пустыне твоей веры – бесплотный, слабый, неразличимый. Ты никогда не желал меня слушать и тогда тоже. И даже я не смогу тебе помочь. Никто не сможет.
Так иди же, иди и пей, пей свой горький и чёрный, как твоё обуглившееся нутро, кофе. Пей, глотай гарь и копоть. Пей, впитывай пепел. Давись, воскрешай прошлое. Обманывай себя, смотри внутрь, смотри, лови свой цветок, лови ускользающее счастье, мальчик. Оно растает, стоит лишь явиться реальности. И перестань видеть то, что хочешь, а не то, что видишь на самом деле.
Цветы здесь больше не растут. И тот, что ты видишь перед собой – наваждение, не боле. Ты так страстно этого желаешь, что твои глаза уступают и дают тебе то, что ты просишь. Но ты и сам знаешь, что это глупо. Что будет только больнее, когда станет ясно, что ты снова сыграл с собой злую шутку. Розы цветут теперь очень далеко отсюда. Ты пришёл к своей последней живой матери за ответами, а не рвать свою память в клочья. Нет, нет, Чезаре, там вовсе нет никакого цветка. Он мерещится тебе и только. Допей свой кофе и иди прочь. Не совершай того, о чём пожалеешь.
❖ ❖ ❖
XVI. 13 марта 1507.
Пусть моя удача всегда будет с тобой, прекрасная белая роза.
❖ ❖ ❖
Они виделись только вчера. Это вчера было очень давно. Но Борджиа всё помнит так отчётливо, что захлёбывается памятью и порой отчаянно хочет вернуть это вчера, чтобы в нём остаться.
Пятьсот с лишним лет он ждал своего завтра и полагал, что будет ждать ещё больше. За мгновение он платил вечностью.
У них было всего двенадцать лет, двенадцать коротких лет, которые закончились, не успев начаться. Но что такое двенадцать лет для того, чья жизнь бесконечна? Они как взмах крыла бабочки: мимолётны и скоротечны. И они прошли, а вина осталась. Вина за то, что они закончились. Эта боль, обвинение себя – вечны. И их нельзя уничтожить, это они подтачивали его, не делая перерывов на сон и обед.
И вот оно, проклятое завтра. Прямо здесь и сейчас, сидит через три столика наискось, всё так же улыбается, как и вчера. И ему, Чезаре, казалось, что, когда придёт завтра, он будет готов. Он справится. У него будут нужные слова и силы, чтобы всё исправить. А теперь непослушные колени трясутся, язык отнялся и он боится встать со стула. Боится этого завтра, потому что ошибался. Нет ни правильных слов, ни сил. Растерян, потому что сложно исправить всё то, что сделал вчера, потому что не знает, что произошло бесконечной долгой ночью последних столетий и… А есть ли смысл что-то исправлять? Не один ли он не мог заснуть всю эту ночь, не одному ли ему нестерпимо больно в этом завтра? Не разъединяет ли их теперь столько же, сколько объединяло прежде?
Негнущиеся колени пугают, лишая последних крупиц уверенности. И всё же, всё же Чезаре думает, что это те самые ответы, которые он искал последние пятьсот десять лет. И встаёт. И проходит свой путь, который тысячи раз представлял себе: как он подойдёт, лучась уверенностью, подойдёт и всё исправит. Понимает, что всё будет по-другому и боится этого, но заставляет себя переставлять ноги, ведь это первое и, возможно, последнее завтра. Нового не наступит, если он не попытается теперь. Ему ведь некуда отступать, за краем вечности только тьма, беспросветная тьма бесконечной ночи и он не уверен, что выдержит ещё одну. Не уверен, что простит себя, когда не смог этого в первый раз. Падение в неизвестность кажется ему хоть каким-то действием, исход которого не предрешён. Возможно, это шанс, а, возможно, самая большая глупость в его жизни. Но он не узнает этого, если не попытается, именно поэтому он сокращает расстояние с каждым шагом.
«Как там моя удача?» – думает спросить он.
«Я повёл себя, как последний мудак, прости меня, белая роза» – хочет сказать он.
- Роберт? – шелестит его голос так тихо, что легко принять за ветер.