All monsters are humans

Здесь было холодно. Здесь всегда было холодно и морозно. Верхние этажи могли отхватить себе немного тепла, но всё забирал дом: его стены, дальние комнаты и шахты, которые давно оплели паутины. Дом жил своей жизнью, вздыхал и стонал во время метелей, скрипел и охал, когда по его лестницам пробегали детские ножки. Он был стар и могущественен, он проседал в пропасть красной как кровь глины и грозился исчезнуть, не сразу, но оставляя своим хозяевам шанс на медленное прощание. Здесь было тихо всегда. Даже когда в доме жили дети, они не смели нарушить тишину этого места, озираясь по сторонам и задирая головы, в надежде увидеть небо.
Люсиль ненавидела этот дом, но она была к нему прикована невидимыми цепями без шанса освободиться. Этот дом не был тюрьмой, но он забирал её свободу, заставлял возвращаться сюда снова и снова. Он стоял в одиночестве, среди снега и глины, одинокий и серый. Она слышала его мольбы и понимала его стоны. Он не был просто домом, он был членом семьи.

Она замирает и слушает. Снова тишина. Жители не нарушают её и она улыбается. Стоит закрыть глаза, и тут же чувствуешь, что проваливаешься в эту тишину. Так надо. Она точно знала.

Том был слишком мал, когда она освободила их в первый раз. То была старая строгая женщина, которая помыкала ими и запирала в самой верхней комнате - на чердаке. Она носила строгие платья и красный перстень, который теперь красовался на тонкой ручке Люсиль. То была их мама, любимая матушка, которая до сих пор не покинула их. Она слишком многого требовала от своих маленьких деток, оставляла их одних, не уделяла им должного внимания. Её волновало только воспитание. Фортепиано и грамота для Люсиль и точные науки для Томаса. Уроки, уроки, уроки. Статус аристократии требовал от отпрысков Шарпов высших знаний. И они показывали себя с лучшей стороны ровно до того момента, когда трагически скончалась их матушка. Ужасная трагедия подкосила детей, вынужденных покинуть родной дом.
Как много крови тогда было. Она окрасила воду в красный цвет, она вылилась за бортик на тёмную плитку и заполнила собою пол. Она коснулась голых ног Люсиль, согрев их. Она не любила кровь, но матушку она не любила ещё больше. Она была лишней, неприятной занозой, которая встала между ней и братом, тем, кого она по-настоящему любила. Но юная Люсиль ещё не знала, как обернётся ей это.

Теперь матушкина комната снова была занята. Женщина, ставшая женой её дорогого Томаса, лежала на кровати, стараясь собрать последние силы. Она заняла место третей лишней в их доме и теперь расплачивалась за это. Она была их шансом на лучшую жизнь, шансом на исполнение давней мечты. Она улыбалась Люсиль, когда та приносила ей горячий чай. Она хотела согреться, но её ждал лишь холод могилы. Люсиль давно решила для себя её судьбу. Она держала в руке большой разделочный нож и выжидала. Ей хотелось протянуть его Томасу, но тот лишь шарахался от него как от огня. Сестра понимала его и не хотела пугать. Он уже и так сделал достаточно для их блага. Теперь Люсиль плела свою паутину, каждый день угощая невестку ядом.
Дом пугал её, заставлял оглядываться по сторонам. Воображение рисовало странные образы и тени. Это веселило Люсиль, заставляло сдерживать себя от того, чтобы не задразнить невестку. Но сейчас та была слишком больна и Шарп была похожа на кошку, которая приготовилась к прыжку. Комната умирающей была всего в нескольких метрах и здесь можно было слышать тяжелое дыхание невестки. Возможно, она не протянет до утра.

Люсиль обернулась. Прямо на неё шёл встревоженный Томас. Его кожа и волосы были влажными, он горел и не мог найти себе места. Он волновался за женушку, пусть даже она совершенно не волновала его тело и душу. Это давно поработила Люсиль.
Он подходит всё ближе, останавливается около неё и ищет в её глазах ответы. Он хочет увидеть неуверенность и слабость, но Шарп старшая лишь крепче сжимает рукоятку и ловил луч света на лезвии, демонстрируя его Томасу. Она хочет, чтобы он сделал это сам,ведь это совершенно не трудно: взять и освободить их, оставить наедине, отдаться друг другу полностью. Но Томас лишь смотрит на неё безумными глазами, еле шарахаясь от лезвия и крепко сжимая её плечо. Он не готов и никогда не будет.
Она пристально смотрит ему в глаза, а потом тихо шепчет: - Сделай это.
Люсиль играет с ним довольно жестоко, но она не может удержаться перед таким братом. Сейчас он настоящий, сейчас он именно такой, какого она любит. На нём нет той маски влюблённого лордика и теперь они могут снять все замки со своей души.
Она решительно обходит его и идёт в матушкину опочивальню, но Томас резко останавливает её, всё так же сжимая за плечо взмокшей ладонью.
- Успокойся. Она не будет долго страдать. - её тон холоднее снега, который лежит в их холле. С утра у них будет шанс спрятать тело, поэтому она не хочет тянуть. Люсиль понимает волнение брата, но не хочет прогибаться под него. Так надо. Такова цена их любви.
Шарп снова выдёргивает руку из крепкого захвата и впивается внимательным взглядом в Томаса. Он уже не так возбуждён, поддавшись речам сестры, но он всё ещё волнуется и не хочет её отпускать.

[NIC]Lucille Sharpe[/NIC]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2PAAK.gif[/AVA]

Только в этом доме она могла быть собой. Могла любить брата и не притворяться. Здесь не нужно было улыбаться почтенным дамам в дорогих нарядах и их мужьям, которых волновал лишь размер собственного кошелька. Все они были фальшивками, не готовые принять кого-то искреннего, кого-то не похожего на себя, кого-то похожего на Шарпов. И Люсиль хотелось разбить зеркала на очередном богатом балу, лишь бы не видеть себя в окружении этих мерзких людей. Они душили её, не давали волю и заставляли плясать под свою дудку. И только рояль мог помочь ей ненадолго выбраться из этой золотой клетки. Она посвящала все свои вальсы и прелюдии брату, освобождаясь от оков и отдаваясь своим эмоциям. Этот глоток воздуха позволял её держать себя в руках и не забывать ради чего она вообще пришла сюда. Богатые модные балы утомляли Люсиль. Она старалась появляться на них лишь при острой необходимости и её очень злило, когда очередная баронесса желала видеть семейство Шарпов у себя на празднестве, как будто они были цирковыми обезьянками, на которых все любили смотреть. Но маменька с удовольствием принимала приглашение и Люсиль ничего не могла с этим поделать. Точнее могла, и она сделала.
Когда старухи Шарп не стало, расследование быстро привело к дочери и её упекли в клинику. Это подорвало Люсиль. Она стала ещё агрессивнее и злее. Её пришлось надеть ещё больше масок, спрятать настоящую себя за семи замками. Только так она могла вернуться к Томасу, ведь ничего сильнее она не желала.

Она знала, что Тому нужны были деньги для его изобретений и поддержания жизни в их поместье. Она так же понимала, что матушка не оставила им ничего, как будто совершенно не волновалась о судьбе своих детей. Но и Люсиль никогда не полагалась на её помощь. Она давно возненавидела эту женщину, для неё она стала чужой. Теперь лишь она существовала для Томаса, поэтому первым делом ей хотелось защитить его. От глупых женщин, которые не стоили даже его мизинца, от грубых мужчин, которые даже не давали ему шанса, а лишь смеялись над его идеями и считали жалким безумцем. Люсиль уважала его дело и не лезла в механику, но она видела лицо брата, видела выражение его глаз и готова была сравнять с землёй любого, кто посмел его обидеть.
Люсиль видела как он смотрел на свою супругу. Она знала, что Томасу тяжело, но даже она не смогла бы так хорошо подделать полный нежности и любви взгляд. Томас был отличным актёром, но именно Люсиль всегда видела его настоящего. Она слишком хорошо его знала и именно поэтому предложила ему этот план. Это могло показаться безумием и ужасной жестокостью, но Шарп не была хладнокровной убийцей. Они выбрали девушку без семьи, но с деньгами. Они лишь делали ей одолжение, очаровав, дав красивую жизнь с любимым мужчиной перед смертью и воссоединением с родными. Люсиль никогда не жалела людей. Для неё лишь был один центр вселенной и только вокруг него вертелась мораль.

Томас понимал её и не хотел разочаровывать. Он всегда был с ней даже в такие моменты, даже в смерти. Он всё-таки забрал у неё нож, вызвав удивлённый взгляд. Люсиль не стала бы его заставлять. Она лишь давала ему выбор, давила на него и напоминала всю значимость этого поступка. Его "суженной" нельзя было жить. Да и она уже была почти мертва. Осталось лишь уменьшить страдания бедняжки. Люсиль ступила за ним как тень, внимательно наблюдая за действиями брата. Она гордилась им сейчас. Томас готов был ради неё на всё и это просто сводило старшую Шарп с ума. Она с блестящими глазами наблюдала за жалобной невесткой, за тем, как Томас опустил на её бледный висок подсвечник и приготовился к финалу. Он медлил и Люсиль видела это. Она не хотела, чтобы он делал это через силу. Она не хотела, чтобы её маленький братец впустил в себя тьму. Ведь он был невинен и прекрасен как ангел. Но только она знала его истинные намерения. Это взбудоражило нутро девушки и она приблизилась к брату.
Смотреть на бездыханное тело было непривычно. Даже несмотря на то, что она сделала с матерью, Люсиль не считала себя убийцей. Она была спасительницей их рая.
Она обняла Томаса со спины, как будто холод дома наконец-то добрался до неё. Она уткнулась носом ему куда-то в шею и вдохнула его запах; запах страха и адреналин смешались, представляя собой странную смесь. Люсиль улыбнулась уголками губ и накрыла трясущуюся руку Томаса. Она крепко её сжала и сама повела её вниз.
Кровь.
На одежде, на лице и на покойной.
Везде была кровь, она фонтанировала из раны и Люсиль завороженно смотрела на развернувшуюся перед ней картину. Она не могла пошевелиться, не могла даже отпустить руку брата, хотя она бы и по собственному желанию не отпустила. Люсиль не боялась, наоборот, внутри её обдало огнём, который она чувствовала, когда Томас приходил к неё ночью. Она сжала ткань его камзола и тяжело выдохнула, не найдя сил оторвать взгляд от тёмной крови. Брат тоже выл весь в ней, и только когда одинокая капля коснулась её кожи, Люсиль отмерла и бросила нож. Она выдохнула уже от облегчения. Теперь они были свободны и снова вместе. Шарп безумно улыбнулась и повернула лицо Томаса к своему, запачкав его щёки чужой кровью. Она с восхищением и любовью смотрела на своего брата, который смог сделать ради неё всё. Яркая, ещё тёплая кровь на его лице и в волосах придавало Томасу нездоровое очарование, но Люсиль это нравилось. Она слишком долго мечтала об этом моменте. Она слишком много пряталась за ненавистными ролями, но теперь он был рядом. Он теперь снова её. Люсиль поцеловала его отчаянно и нежно, почувствовав его дыхание. Она снова горела, воспламеняя Томаса и хохоча про себя.

[NIC]Lucille Sharpe[/NIC]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2PAAK.gif[/AVA]

[NIC]Lucille Sharpe[/NIC]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2PAAK.gif[/AVA]

Люсиль переполняли эмоции. Она совсем не хотела убивать эту девушку. Та лишь стала жертвой их плана, путём в новую жизнь. Она была убита ради благородной цели Шарпов. Кто знает, какое изобретение сможет создать Томас на деньги покойной.
Она лежала ещё тёплая. Кровь большим ярким пятном медленно окрашивала её сорочку. Люсиль никогда не испытывала большого удовольствия, когда убивала. Она это делала не ради самого убийства, а ради их защиты. Для неё не было такого понятия как мораль. Она просто хотела защитить их с Томасом мир. Для неё это было важнее чьей-то жизни.
Она чувствовала его напряжение. Томас заражал им всё вокруг, заставляя Люсиль нервничать. Она была уверена в том, что делает, но неуверенность брата могла подкосить её. Томас был бледен как бумага и ей хотелось поскорее утащить его на чердак и заключить в свои объятья по матерински прижимая к груди и шепча ему на ухо успокаивающие слова. Она знала, что без её поддержки он бы давно сошёл с ума. Люсиль была опорой, которая всегда брала удар на себя.
Она успокаивала его поцелуем, дарила свою защиту и обещание. Обещание всегда быть рядом с ним, всегда любить только его. Другие люди были незначительны, они мешали им и если бы узнали об их любви, то с позором бы погнали из своего общества. Но Люсиль было плевать. Она знала о том, что их могло ждать за стенами дома, но здесь они были в безопасности. Здесь она могла снять свою маску и быть с ним настоящей. Только здесь ей не нужно было защищать его от влияния внешнего мира. В этом большом доме Томас всегда был только её.
Люсиль ловит взгляд брата, когда тот отклоняется. Она понимает его чувства. Он до сих пор позволяет людским правилам взять вверх. Не очернить память покойной, похоронить её, не осквернять. Для неё эта девушка исчезла как только её сердце перестало биться. Теперь дом снова стал пустым и уютным. Люсиль не чувствовала неудобства. Рядом, на кровати, лежала её победа, поэтому она просто кивнула и улыбнулась брату уголками губ. Она знала, что полное проявление чувств может напугать его. Собственное безумие иногда пугало и её саму.
Люсиль поддалась странному внезапному порыву и прикоснулась к запястью невестки. Она уже начала остывать отдавая дому своё тепло. Как и следовало ожидать, жизнь покинула её тело, но Шарп всё ещё боялась, что та откроет глаза и посмотрит на них осуждающе, как это делали те, кто приходил в военной форме в их дом несколько лет назад. Она помнила их взгляды и ей хотелось расцарапать их лицо, чтобы нахмуренные физиономии и осуждающие глаза навсегда залило кровью, чтобы они больше никогда не смотрели на них, чтобы они забыли дорогу сюда. Люсиль вздрогнула и закрыла глаза на пару секунд, чтобы отогнать неприятные воспоминания. Она аккуратно подняла прядь волос Аннабель и отрезала грубыми ножницами. Её трофей, доказательство того, что она сделала, цена их любви и счастья. Совсем скоро эта прядь найдёт место в самой холодной части дома, куда не любит заходить даже Томас. Там Люсиль хранит свои вещи. Теперь она будет хранить там и трофеи.
- Там ей и место. - ревностно выдохнула Шарп на предложение Томаса. Перед её глазами всё ещё стояла эта парочка молодоженов, которые были счастливы в браке. Когда Люсиль разрабатывала этот план, она совершенно не ожидала, что он принесёт ей столько боли. Она уже не знала, сколько раз пришлось повторять себе, что всё это - нереально. Но сердце сжималось всё сильнее и ей хотелось собственными руками оборвать жизнь невестки в один момент.
Они вместе подняли мёртвое тело, которое оказалось намного легче, чем думала Люсиль. Яд истощил её перед тем как убить. Шарпы не брезговали кровью, которая оказалась на их руках и под ногами. Вскоре снег впитает её в себя и смешает с глиной, а их новый член семьи навсегда станет частью дома. Они погрузили её в лифт, который по своей особенности как всегда неприятно шумел. Но сегодня, в абсолютной тишине, он оглушал. Люсиль до сих пор не могла позволить себе расслабиться. Она нуждалась сейчас в Томасе как никогда, но тот сам сейчас был не в себе.
Сегодня они убили вместе. Сделали первый шаг в пропасть вместе.

- Нужно закинуть её в одну из бочек. - в подвале всегда стояли эти огромные бочки с глиной. Люсиль никогда не видела, чтобы они использовались. Матушка держала хозяйство в другом месте, а подвал не перестраивала из-за опасности обвала. Подвал был идеальным местом.
Люсиль не хотела хоронить её. Могила была бы символом жизни Аннабель, а им нужно было, чтобы она исчезла навсегда, как будто не существовала вовсе. Она не должна напоминать Томасу о том, что он сделал, она не должна была вызывать его сожаления.
Люсиль открыла одну из бочек, откидывая крышку в сторону. Всё в их доме скрипело и стонало, старая заплесневелая крышка не стала исключением. Томас со свойственной ему брезгливостью откинул от себя тело жены и оно упало прямо на глину, начав медленно тонуть в нём. Красная жижа поглощала её, сливаясь с цветом её раны. Люсиль завороженно наблюдала за этим, даже забыв о присутствии брата, до того момента, когда она полностью не скрылась в поглотившей её природе. Только когда неприятное хлюпанье воздуха полностью исчезло, Люсиль позволила себе выдохнуть. Она только сейчас поняла насколько устала, насколько ей было тяжело. Руки, испачканные в крови, задрожали, и она отступила, ища его руку.
Томас был тёплым. Он всегда был тёплым, согревал её и дарил ей покой. Сейчас она нуждалась в этом как никогда. Люсиль крепче сжала его руку и посмотрела брату в глаза, ища в нём поддержку.

Во время проживания невестки, Люсиль чувствует себя связанной. Как будто сама Аннабель сжимает её сердце в руках всё сильнее, с каждым днём высасывая из неё жизнь. Она проводит всё своё время с Томасом, ни на момент не отлипая от него. Она называет его своим благоверным и смотрит так, что каждый раз Люсиль мечтает выжечь ей глаза. Она подолгу сидит у него в мастерской, заставляя Томаса нервничать и отвлекаться от работы. Наверное, будь она не так слепа от любви, то точно бы заметила их холодные взгляды. Сначала Люсиль просто хотела заполучить её состояние и обеспечить своего младшего брата всем необходимым. Она думала, что Аннабель станет ей подругой и они оживят это проклятое место. но всё разрушилось в обычный морозный вечер, когда невестка требовательно прижалась к губам Томаса. Люсиль потребовалось слишком много сил, чтобы не схватить столовую вилку и не воткнуть её в шею блондинки. Она горела и кричала внутри, на деле не смея даже вдохнуть. Ей хотелось забрать Томаса, отгородить его от чужой женщины. Будь она хоть десять раз ему женой, она никто. Чужая. Богатая наглая девка, которая возомнила себе, что может дотрагиваться до её брата.
Люсиль слышала стоны их матушки, которые Томас так наивно выдавал за звуки дома. Перед самой смертью Беатрис шептала ей проклятья, смотрела с ужасом и хотела даже закричать, но, вот, огромный тесак оказался в её черепе быстрее. Однако она до сих пор осуждающе и строго смотрела на неё с портрета.
Люсиль любила мать. Она ухаживала за ней, кормила, поила, мыла. Она делала для неё всё, однако это не мешало ненавидеть её. У матушки была стальная воля. Она бы никогда не стала подчиняться капризам своей дочери, что и погубило её. Нездоровая любовь Люсиль к окружающим погубило всю семью, но она только сильнее схватилась в брата, не желая отпускать. Теперь Томас был полностью под её защитой. Никакие родственники или общество не смогли бы отнять у неё самое дорогое.
Выжить в этом мире без денег и статуса было невозможно. Баронетт Шарп прекрасно это понимал и хотел выбраться из этой холодной тюрьмы, которую устроила его сестра, сама того не желая. Но вот только Люсиль никогда не простила бы его, если бы он уехал.

А дальше была Аннабель. Разрушающая и солнечная Аннабель. Её светлые волосы ниспадали воздушными кудрями на её плечи и спину. Она действительно была красива, хоть и немного полновата.
«Томас таких не любит.» - равнодушно отмечала про себя Люсиль и заваривала чай, способный заставить васильковые глаза потерять свой блеск. Она не торопилась, прекрасно понимая насколько может быть опасна спешка. В психиатрической лечебнице Шарп получила достаточно жизненных уроков, поэтому сейчас тесак покоился в подвале, поближе к земле и их грязным тайнам. Теперь она была намного смертоноснее и безумнее. Теперь ей и её семье угрожала посторонняя женщина. Люсиль видела страх в глазах Тома. Он боялся за неё, боялся за то, что сестра не сможет сдержать себя и выдаст себя, раскроет всему миру их секрет. Но этого не случилось. Она смогла лишить Аннабель жизни, смогла вернуть себе Томаса. И теперь тело молодой жены покоится на дне чана с красной глиной. Дом поглотил её, сделал своей частью и теперь она вечно будет заперта в стенах поместья Аллердэйл.
С этого момента руку Томаса снова держала только одна женщина. Единственная женщина, которая его по-настоящему любит. Тугой болезненный ком, который сжимался внутри, вдруг расслабился и Люсиль больше не ощущала его тяжесть. Она наконец-то могла свободно вдохнуть и упасть в объятья брата, не оглядываясь на кого-то в доме. Томас не выдержал первым, решительно потянув её прочь из подвала, подальше от зловещих бочек. Он хотел оказаться подальше от этого места, уединиться в их комнате на чердаке, где они всегда находили покой в объятьях друг друга. Она как будто поднимаются из ада в небеса, слушая скрежет старинного лифта. Томас прижимает её к металлическим стенкам и даёт волю своим эмоциям. Всё напряжение, которое скопилось в нём, теперь было их общее. Люсиль крепко вцепилась руками в его плечи, она физически ощущала его боль. Томас просто мог сломаться в один момент и старшая Шарп вдруг поняла, какой жестокой была к нему. Она заставила его убить свою жену, сделать это быстро  без подготовки. Томас всегда был её маленьким нежным мальчиком, которого она поклялась оберегать. А теперь она сама толкнула его за черту.
Они оказываются в светлой родной комнате и всё вокруг исчезает. Ничего больше не важно, кроме их двоих. Им не нужны слова, чтобы понять желания друг друга. Томас целует её нервно и жадно, он хочет забыться, получить её силу и забрать всю ту боль, которую ей причиняла ревность. Люсиль мягче ведёт руками по его плечам, успокаивая и обещая всегда быть рядом. Она по-матерински прижимает его к своей груди, а потом со страстью изголодавшейся любовницы, отвечает на жаркие поцелуи. Том как всегда нетерпелив и жаден до её прикосновений. Люсиль лишь довольно улыбается и опускает его на кровать, завороженно глядя на то, как красиво контрастируют его молочная кожа и черные волосы с белоснежными простынями. Томас не позволяет ей отстраниться ни на мгновение, но Шарп одним уверенным движением толкает брата на кровать, когда он пытается притянуть её к себе. Она сидит на его бедрах, путаясь в многочисленных подъюбниках, но смотрит так властно, что Томас больше не решается помешать. Люсиль скучала по времени, когда они могут придаваться своей любви, не обращая внимания на окружающий мир. Теперь, когда Аннабель не стало, она могла вернуться в это время.
Одним уверенным движением она проводит руками по груди брата, а потом сама увлекает его в поцелуй. Всё-таки Люсиль позволяет ему вести. Она хочет раствориться в своём пороке, в своём любовнике, в своём брате.
[NIC]Lucille Sharpe[/NIC]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2PAAK.gif[/AVA]
[SGN].[/SGN]

Только сейчас они почувствовали напряжение, захватившее их. Только сейчас появилась возможность отпустить себя, дать волю эмоциям и раствориться друг в друге. Когда на тебя смотрит мертвая молодая женщина со стеклянными глазами, то кажется, что она ещё здесь, что её дух прилип к тебе и больше никогда не отстанет, что она будет следовать за тобой по пятам и тревожить старый лифт в доме. Но погрузив её в глину, ты лишаешься этого проклятья, прощаешься с ней навсегда, лишь оставив при себе горький садок и прядь светлых волос как трофей. Люсиль не знала, что двигало ею тогда, она просто хотела иметь что-то от невестки, что говорило бы, напоминало бы о ней каждый день, ведь Шарп не хотела забывать. Она хотела помнить их всех — мать и невестку — помнить, что не задумавшись отняла жизнь у соперниц, которые мешали её счастью. А ведь в него надо вгрызаться, хватать и больше никогда не отпускать. Если бы она была мужчиной, то всё было бы легче раз в десять, но Люсиль родилась женщиной и в её жизни нет другого выбора бороться за свою любовь, единственное, что важно.

Всё остальное больше не важно. Как только Томас потянул руки к ней, обнял за талию, обтянутую старым бархатом, и посмотрел так, как только он мог, Люсиль тут же забыла в том, что они сделали несколько длительных минут назад. Всё напряжение, неприятный запах свежей крови и полные ужаса глаза Томаса. Всё ушло, как только они оказались здесь, в своём маленьком гнёздышке, на чердаке, где всегда прятались от матушки.
Она нужна ему, нужна как никогда прежде. Люсиль чувствует его дрожь, совсем еле ощутимую, и гладит по плечам, по сильным рукам мастера. Он быстро лишает её одежды, ласкает своими прикосновениями и Люсиль не может сдерживать жар, разрастающийся у себя в груди. Они вынуждены жить в этом холодном поместье и только любовь брата способна согреть её, только уверенные движения и прикосновения могут разжечь огонь в тёмной душе.
Люсиль помогает Томасу освободить себя, избавиться от ненужного сейчас платья. Корсет летит с перины прочь и она остаётся в одной тонкой сорочке. Руки Томаса холодные, но она как будто не чувствует это. Ей всё ещё мало, всё ещё недостаточно его внимания. За эти недели она так истосковалась, так сильно ревновала, что горький ком внутри постепенно исчезает и Люсиль снова чувствует себя живой. Она не может сдержать тихий смех, когда брат всё больше освобождает её от одежды и теперь ей хочется лишь раствориться в нём.
- Я никогда тебя не оставлю. - Люсиль обхватывает его лицо двумя руками и тихо шепчет. Она никогда не сможет покинуть его, жить без него и отдать кому-то. Строить спектакли и играть роль она всегда готова, это стало частью их жизни, а иначе просто никак. Но отдать Томаса другой она никогда не сможет. Она уверена в том, что браст не предаст её, что всегда будет верен. Делить ложе только с ним, быть его единственной женщиной — это была судьба Люсиль, её единственное предназначение. И она с радостью приняла его.

EPILOGUE
     В доме больше нет жизни. Он больше не примет в себя гостей, не заполнится голосами и счастливым смехом. Тут больше никогда не будет тепла и вкусного горячего чая. Он потерял свою жизнь, своих хозяев и цель. Теперь вечная зима и глина заставляют его ломаться, уходить под землю и гнить. Он больше никогда не примет в себя новую жизнь и не станет вновь красивым и нарядным. Дом умирает.
    Звуки рояля разносятся по всем этажам, заглядывают в подвал и еле отдаются на чердаке. Они не создают видимость уюта, а наоборот убивают любое желание оставаться в этом доме. Две загнанные души не могут найти себе покоя и скитаютс по пустым тёмным коридорам. Она — чёрная душа, не видящая света уже очень давно, преданная женщина с разбитым сердцем и ненавистью, заполняющей всю её и Он — светлый мученик, отдавший жизнь своей порочной любви, нашедший любовь и отдавший за неё жизнь.
   Они больше никогда  не заговорят, ни взглянут друг на друга. Они прокляты и заперты навечно в этом разлагающемся доме. Они больше никогда не найдут упокоения, однако навечно будут вместе, как и обещали друг другу.

[NIC]Lucille Sharpe[/NIC]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2PAAK.gif[/AVA]
[SGN].[/SGN]

Where are you now?
Никто не знает, когда это началось, когда вирус проник в их подсознание и начал разрушать его. Тогда они были ещё совсем молодыми студентами, которые считали, что могут свернуть горы. Тогда любое погружение было как доза самой элитной наркоты. Это стало их зависимостью, их хобби и самой сильной страстью. Джеймсу всегда было интересно как много они могут сделать, как много создать, насколько хватит их фантазии и сил. Они не могли получить зависимость от препаратов,которые использовались для сна, поэтому их здоровью ничего не грозило. Так они думали.

  У Джеймса было достаточно средств, чтобы заплатить за себя залог. Он мог бы даже выиграть своё дело в суде, ведь адвокат давал отличные гарантии, но вот только самого Барнса это не слишком волновало. Он собирался совершить ещё одно преступление, нарушить условия удо и пробраться в больницу. Ему может и не стоило так поступать, подставлять всех, кто верил ему, но он не мог иначе. Сейчас в его мозгу обосновалась одна очень заманчивая идея. Будучи сыном врачей, Джеймс в молодости ходил на медицинские курсы и знал намного больше, чем его сверстники. Врачом он всё-таки не стал, но воспоминания тех времен помогли найти ему выход, маленькую надежду, которая вернула бы Роберта к жизни.

  Все мед.сёстры на этаже были подкуплены и не обращали на постороннего мужчину внимания. Джеймс был рассержен и удовлетворён одновременно. Как мало нудно было, чтобы получить пропуск. Как мало нужно было, чтобы не чувствовать себя в безопасности. Любой посторонний мог получить доступ и добраться до Фробишера. Хотя, может он и нужен был никому. Роб не был крупной шишкой, не владел сетью ресторанов и не заседал в конгрессе. Однако он нужен был Джеймсу и он смог найти к нему путь.
  У него было около сорока минут до того, как сюда ворвутся вооруженные агенты и скрутят его. Но этого времени ему определённо хватит, чтобы совершить то, что он планировал. Нужная палата оказалась в конце коридора. Джеймс остановился у самой двери, не решаясь войти. Это было сложнее, чем он думал. Вот так просто увидеть его снова, почувствовать как боль растекается по всему телу и слёзы заполоняют глаза. Ему нужно было вытащить его оттуда, вернуть себе, в реальность, но чем ближе он подходил к палате, тем сильнее сомневался в своих силах. Это всё могло просто не выйти. Ещё никто не решался отправиться в подсознание к человеку, находящемуся в состоянии комы. Кома — сон разума, говорят они. А что если туда можно проникнуть как в те, другие сны? Что если он сможет найти там Роберта и вернуть его? Всё это было безумно опасно и совершенно не имело никаких гарантий. Но даже если шанс был один к миллиону, он всё равно собирался попробовать. Раньше их сны были чем-то похожи на челленджи, задачи с каждым разом усложнялись и им нужно было сделать почти невозможное. Сейчас же Джеймс собирался взяться за самое трудное, самое нереальное.
  Роберт лежал на кровати в кругу приборов для поддержания жизни. Джеймс грустно усмехнулся, желая самому оказаться там, в окружении неприятного писка. На мониторе можно было увидеть как работало сердце, но его обладатель всё равно был почти мёртв.
  — Эй, — прошептал Джеймс и приблизился. Руки дрожали и ему было трудно дышать. Тоска и боль стягивали грудную клетку и из горла вырвался тихий всхлип.
  Он должен сосредоточиться на своей цели и взять эмоции под контроль, но вид изувеченного тело Роберта, просто убивал Барнса. Ему хотелось просто закрыть глаза и оказаться в другом месте, где рядом будет его возлюбленный. За этим он и пришёл. Сухими и доведёнными до автоматизма движениями он вытащил из кейса устройство PASIV и вставил иголку в вену Фробишера. Что его там ждёт? Он не имел ни малейшего понятия. Однако ничего не могло запугать его в этот момент или заставить остановиться. Оставалось лишь нажать на кнопку и отправиться в неизведанное место. Так он и сделал.
  Погрузившись в глубокий сон, Джеймс упал на кровать. Место, в которое он попал не было похоже ни на что прежде. Атмосфера душила его, как будто в помещении совсем не было воздуха. Он поднялся и почувствовал сильное головокружение. Ему нужно было привыкнуть к здешним правилам, чтобы найти Роберта.

[AVA]http://funkyimg.com/i/2PAGf.gif[/AVA]
[SGN].[/SGN]

  Где я? Кто я?
  Он снова и снова задаёт себе эти вопросы, пытается выбраться из клетки, найти выход и вдохнуть свежего воздуха. Он понимает, что стоит ему оступиться и он забудет о своей цели, больше никогда не увидит Роберта и потеряется в его подсознании. Это было опасно с самого начала. Не было совершенно никаких гарантий, что всё пройдёт успешно или что он всё-таки встретит его. Джеймс делает глубокий вздох и вспоминает. Он здесь лишь затем, чтобы помочь своему возлюбленному, найти путь домой и заставить его очнуться от этого кошмара. Вот только у него нет никакой уверенности в том, что Роберт послушает его, что вернётся к нему. Это всё не похоже на обычный сон, здесь его может ждать всё что угодно и Джеймс боится, что вытащить Роба может быть непосильной задачей. Он совершенно не верит в успех, но он сделает всё, что в его силах. Ему совершенно не важно, как это скажется на нём. Барнс чувствует себя безумно виноватым из-за случившегося и ему просто необходимо всё исправить.
  Место, в котором он оказался, одновременно незнакомо и известно ему. Он чувствует яркое дежавю из-за которого начинает болеть голова. Старенький светлый дом, до неприязни чистый и уютный лишь ещё больше заставляет искать ответы в своей голове. Собственное подсознание молчит и специально не отвечает, лишь бы запутать его ещё больше. Раньше он мог изменять сны, а теперь он то, что можно изменить.
  Когда Джеймс привыкает к свету, напротив него появляется дверь и он спешит покинуть душное помещение.Сейчас он находится в фантомном месте, похожем на либм. Вот только здесь действуют совершенно другие законы, которые он, увы, не знает. Джеймс понятие не имеет, что ждёт его за дверью — их созданный мир или тьма. Но он не боится неизвестности, а просто выходит на широкую веранду, залитую светом. Она напоминает ему что-то, как старое забытое место из прошлого. Дежавю становится слишком болезненным, когда он слышит бодрый голос. Это всё слишком нереально, сонные галлюцинации, навязанные собственным сознанием. Джеймс не хочет поддаваться этому, хочет держать себя в узде и не терять драгоценное время, которого не так много. Ему не важно, что с ним будет в реальном мире, главное, чтобы он нашёл то, что хотел в этом.
  Барнса охватывает паника, не сравнимая ни с чем. Он вдруг чувствует, что оказался в нужном месте, что нет никакой больницы и страшного приговора. Теперь он свободен, но почему-то всё в груди окутали цепи и ему снова тяжело дышать. Роберт в его руках такой тёплый и родной, что Джеймс позволяет себе просто сжать его в объятьях и забыть на несколько коротких моментов зачем он вообще здесь. Сейчас хочется просто остаться с ним здесь и больше никогда не возвращаться обратно.

Этот мир  н е р е а л е н

  Он повторяет себе это снова и снова. Он шепчет совсем тихо и боится забыться. Роберт совсем рядом, здесь, он смотрит в глаза так, как всегда смотрел, улыбается знакомой улыбкой. Это просто убивает. Хочется, чтобы из самого себя выбили всё дерьмо и тупые мечты. Джеймс с радостью бы получил сейчас пулю в лоб, но вот только он совершенно не это планировал, когда залезал в голову Фробишера. Наверное, Роберт его испытывает. Проверит его, узнает насколько хватит сил, а потом выкинет в бездушную больничную палату. Джеймс так ярко ощутил подвох, что отшатнулся. Он не мог смотреть в глаза Роба, просто не смел. Перед глазами всё ещё стояла та шальная улыбка, которая сводила его с ума. Он не мог спать, вспоминая о том, что заразил Роберта, оставил его одного после всего, что они пережили и позволил такому случиться. Ну конечно это была его вина. Только он виноват во всём. Но сейчас Фробишер так искренне обнимает его, как будто простил. А может он просто всё ещё безумен?
  — Я верну тебя домой. — он сглатывает горячий воздух и отстраняется, чтобы взять руки Роба в свои. Они стоят на веранде знакомого дома, взявшись за руки и молчат. Джеймс видит сомнение в глазах Фробишера, но это лишь придаёт ему уверенности. Те неизвестные чувства, накатывающие на него как волны, отступили и он может полагаться на себя. Сейчас или никогда.
  — Мы возвращаемся в реальность, Роберт. - и он резко тянет его вниз по ступенькам, нарушает тихое спокойствие Фробишера, как нарушал его тысячу раз. Он знает как вызвать у него различные эмоции и сейчас он вернёт ему здравый смысл, ведь мысль о том, что ещё не поздно, крепко засела у него в подкорке.

[AVA]http://funkyimg.com/i/2PAGf.gif[/AVA]
[SGN].[/SGN]

    Джеймс замирает. Холодок проходится по его спине, когда Роберт с таким счастливым видом говорит о самоубийстве. Это снова возвращает его в тот день, когда ничего ещё не предвещало беды. Тогда они были счастливы, решили начать всё заново без фокусов с подсознанием, но Джеймс ещё тогда не знал, что задумал Роберт. Он погубил его изнутри, заразил его неизлечимым вирусом и надеялся, что их жизнь наладится просто после обычного разговора. Он был так глуп тогда, что сейчас должен исправить все свои ошибки.
   Роберт счастлив и на одно короткое мгновение Джеймсу хочется остаться. Он не хочет снова видеть слёзы, истерики и нервный, совсем безумный смех. Роберт увядал там, в реальности, но здесь он был хозяином, богом своего собственного мира. Здесь он мог пожелать что угодно и оказаться там, где захочет. Вот только Джеймс никак не понимал, как он поверил в это. Сейчас перед ним стоит самая трудная задача: заставить Роберта поверить в нереальность происходящего. Он понятие не имеет как это сделать, ведь это не просто очередной сон, это — особая, неизученная, разновидность лимба. Это кома, а в кому ещё никто не проникал. Барнс не будет этим хвалиться или пробовать ещё раз. Он просто вернёт Роберта домой, к семье, к себе.
   — Всё здесь слишком идеальное. — он безразлично смотрит на аномалии и вздыхает, когда не получает ни малейшей реакции от Роберта. - твой мир идеален, Роберт. Но это не настоящий мир. Он утянет тебя на дно и ты не проснёшься.
   Он не говорит "кома" или "травма". Ему трудно вспоминать о том, что случилось. О том, что Фробишер хотел утянуть его следом. Да Джеймс бы прыгнул, если бы это спасло Роберту жизнь. Он бы сделал всё возможное, если бы был шанс. И он у него есть. Если удастся вытащить Роба отсюда, то у них будет ещё один шанс начать новую жизнь, не оглядываясь на вирус, испортивший их жизни.
   Они зашли в кафе, в котором были, казалось, так давно. Джеймс вдруг понял, что не может здесь находиться. Всё вокруг напоминало о прошлом, отвлекало его от основной миссии и возвращало все мысли к их жизни с Робертом. Иногда он мог справляться с тем, что этот мир давил на него, но только не сейчас. Фробишер манипулировал им здесь, заставлял чувствовать то, что нужно, то, что ему хотелось, чтобы Джеймс чувствовал. И такое место, их кафе, способствовало этому. Джеймс улыбался, оглядывался и даже готов был позвать их официантку. Как её звали?
   Но этого кафе уже давно нет как и их разбитых жизней. Они оба поддались желаниям своих подсознаний и позволили прошлому снова забить все мысли. Роберт светился как на рождество, а Джеймс просто не мог сопротивляться таким сильным эмоциям. Он понятие не имел, что будет в полной власти Фробишера не только физически, но и морально. Кома — неизведанное и опасное место, а он окунулся сюда с головой.
  Он достаёт из кармана волчок и сжимает его. Проверять совсем не хочется, ведь Роберт может оказаться прав и самый железный аргумент будет не действителен. Это пугает Джеймса, но он решительно раскручивает его. Тотем и вправду работает, а Джеймс не знает что сказать. Он видит насмешливый взгляд Роберта, который говорит ему о том, что Барнс просто запутался в реальностях. Но он только закрывает глаза, чтобы унять поднимающееся внутри отчаяние. Ему нужно придумать как вытащить их отсюда и желательно прямо сейчас. Времени не так много, да он и не знает, как оно ведёт себя в коме. Пришли за ним или миновали лишь несколько секунд. Он пришёл сюда полностью неподготовленным, но у Джеймса совершенно не было времени, да и знаний просто не существовало.
   — Роб, выслушай меня. — он знал, как упрям может быть Фробишер, но это всё равно не помешает ему показать истину. — ты в коме, а мы сейчас находимся в центральной больнице. Ты упал...
   Голос Джеймса дрогнул и он не смог продолжить фразу. Чтобы хоть немного сдержать свои эмоции он откинулся на свой стул и отвернулся. Всё было намного хуже, чем он ожидал. Чувства рвались наружу сквозь эйфорию, навязанную Фробишером. Слёзы выступили на глазах и Джеймсу понадобилось несколько секунд, чтобы успокоиться.
   — Пожалуйста, поверь мне. — выдохнул Барнс почти шепотом и накрыл лицо руками.

[AVA]http://funkyimg.com/i/2PAGf.gif/AVA]
[SGN].[/SGN]

[AVA]http://funkyimg.com/i/2PAGf.gif[/AVA]
[SGN].[/SGN]

    Джеймс не знал как здесь работает время. Он вообще ничего не знал о сне в состоянии комы. Многие открытия про внедрения в сны были сделаны ими самими, многие годы работы сделали из них единственных специалистов в построении снов и только лишь некоторые люди из их команды знали некоторые нюансы, но сейчас Джеймс был в панике. Он совершенно не знал как себя вести сейчас. Это совершенно не было похоже на первое погружение в сон. Тогда он чувствовал радостное возбуждение от неизвестности неизведанного,но сейчас он лишь пытался подавить в себе панические атаки, которые хотели завладеть его разумом. Он сопротивлялся не только своим эмоциям, но и разуму Роберта. Им ещё не попадались проекции, но сейчас Роб действовал на него не меньше. Он пытался подмять его под себя, заставить забыть о том, что на самом деле важно, о реальности. Он, наверное, сам не понимал, как управлял этим сном. Все лабиринты, которые тщательно выстраивал Джеймс, рухнули как только он погрузился в сон. Теперь он играет на поле Роберта с его правилами и препятствиями, а это очень затруднило его возможность вернуть любимого. Сейчас всё вокруг было против него, всё было настроено на то, чтобы Джеймс остался. Но вот проблема, он не может. Скоро придут копы, которым не совсем не понравится то, что он нарушил запрет на приближение. И тогда выброс, задержание и тюрьма. А этого Джеймс совсем не хотел. Тогда он уже точно не сможет помочь Роберту. А есть ли вообще шанс? Он не знает. Как не знает, что творится в этом сне. Однако он всё ещё не опускает руки и знает, что заставит Роба ему поверить, чего бы это ни стоило.
    Роберт с таким вдохновением рассказывает ему про свой сон, что Джеймсу становится просто невыносимо. Он знает какого это - быть одержимым идеей, но быть одержимым целым миром совершенно другое. Его мир подстраивается под него, делает всё, что угодно. Здесь работают свои законы и рушатся старые, которые не удовлетворяют потребности Роберта. Здесь можно так и не состариться, а вечно остаться в этом эдеме. По спине Джеймса проходится холодок и он понимает, что пропадет здесь вместе с Робертом, если не сможет сделать хоть что-нибудь. Он смотрит на их соприкасающиеся руки и не может подавлять боль внутри, разъедающую его и разрушающую. Он хочет вдохнуть, но не может. Всё выходит из-под контроля и он почти бежит, но не успевает. Роберт целует его, успокаивает и возвращает в ... реальность? нет. Они всё ещё сидят в этой чертовой закусочной с ненастоящими стенами, с ненастоящим персоналом. И Джеймсу всё так же хочется сбежать, но теперь вместе с Робом.
    — У меня проблемы с твоими проекциями. Они всегда "чуют" меня, когда я хочу тебя забрать, — Джеймс не врет, не придумывает глупые отговорки, а просто говорит всё как есть. О том, что этот поцелуй может оказаться для них последним, он думать не хочет. Они выбегают из кафе, но дышать всё так же трудно. Джеймсу кажется, что сам воздух здесь настроен враждебно. Наверное, раньше никто не пытался вломиться в подсознание человеку, находящемуся в коме. Джеймс бы обязательно усмехнулся, но сейчас у него совершенно нет сил. Он смотрит на Роберта, который пытается скрыться от своих же проекций. Но они не люди из Старз, они всегда найдут их, неважно как сильно они спрячутся.
    Роберт ведет его в подворотню, но оказываются они совершенно не в грязном переулке, а на вершине какого-то горного заснеженного склона. Ветер бьёт в лицо и Джеймс чувствует как снежинки царапают ему лицо. Здесь холодно и очень ветрено и Джеймс не понимает как они тут оказались. Возможно в реальности распахнулось окно?
Роберт поворачивается к нему и смотрит как будто ничего не происходит. Он в одном тонком пиджаке и рубашке подходит ближе и кладёт на его плечи тёплые ладони. Джеймс хочет схватить его за руку, увести от сюда в тёплое место или в какое-нибудь укрытие, но он всё меньше чувствует холод. Роберт греет его в прямом смысле и он почти не чувствует как ветер бьёт в лицо. Теперь они находятся под каким-то невидимым щитом и это сильно поражает Джеймса. Он с недоверием смотрит на Роберта. Ему хочется окунуть его головой в снег, чтобы тот почувствовал настоящий холод и боль, чтобы он проснулся и вернулся к нему. Но сейчас Джеймс не может пошевелиться, чувствуя как тело сковали невидимые тиски. Наверное, Роб опять пытается влиять на него, но вот только сейчас Джеймс может сопротивляться.
    — Я должен создать выброс такой силы, что ты сможешь проснуться, — он почти верит в то, что говорит, а потом подходит к Роберту вплотную. Он целует его отчаянно, из последних сил, а потом толкает в снежную пропасть.

— You're waiting for a train. A train that'll take you far away. You know where you hope this train will take you. But you can't know for sure. Yet it doesn't matter. Now, tell me why?
★
   
    Ему кажется, что они снова вернулись в ту тёплую парижскую ночь. Джеймс помнил как они провели чудесный вечер в ресторане на открытой террасе, Роб тогда ему очень натянуто улыбался, но старался быть бодрячком. Джеймсу очень хотелось устроить ему настоящий праздник, помочь вспомнить их настоящую жизнь, откинуть все мысли о снах подальше и наконец начать жить дальше, но всё было зря.
    Истерика в номере, разбитая бутылка и мебель, разбросанные по дорогому ковру осколки стекла, на которые никто не обращал внимание.
    Роберт метался по номеру как потерянный ребёнок, он был в ярости, говорил Джеймсу обидные слова, за которые было бы наутро стыдно. Но вот только он не собирался оставаться в этом мире ещё хотя бы на час. Он горел изнутри, не сдерживал слёзы, катившиеся по лицу, а потом просто потух. Вдруг успокоился, посмотрел на Джеймса так, что у того просто пропали все мысли в голове и двинулся к окну.
    Это было похоже на дурацкий розыгрыш, как будто они снова были студентами колледжа и спорили ради бутылки пива. Тогда им обоим было скучно в общаге, Роберт не мог забыть своего последнего бойфренда и чуть ли не мастерил куклы вуду, чтобы ему отомстить, а Джим ещё был уверен в своей гетеросексуальности. Они напивались за счет глупых челленджей, ходили на свидания с теми, кто им совершенно не нравился, даже целовались ради спора, но позабыли о награде, когда воспламенили своей искрой всё вокруг.
   
    Им было чуть больше тридцати, но они прожили уже не одну жизнь. Невероятные города, миры, реальности — всё, на что хватало их фантазии, становилось их новой жизнью. Наверное, они бы даже могли завести детей, но никогда не могли думать ни о ком другом, кроме друг друга. В их мире было только два места, в нём было слишком тесно для других и слишком свободно для них двоих. Они считали, что могут повелевать временем и глупо полагались на собственные сны. Они падали в пропасть без страха, лишь зная, что вернутся в огромный мир, что их ждёт много новых открытий, но после пробуждения их ждали людские низменные потребности. Они должны были жить по законам общества, которое бросало битое стекло в таких как они. Они должны были терпеть войны, политику и выбирать вкус мороженного, зная, что их любимого никогда не будет.
    В сказку поверить было слишком легко, но Джеймс четко разделял реальность и сон. Он знал, что им придётся оставить  манию проваливаться в долгие сны, иначе это могло бы пагубно сказаться на их психологическом состоянии. Но это было похоже на зависимость, на которую они уже давно подсели. Вот только степень полного помешательства у них была не одна на двоих. Роберт погряз в мыслях об их идеальном мире и пропал. Забыл их реальность, забыл их планы и потерял настоящую цель, ища очередное место, чтобы вколоть себе в вену снотворное и провалиться в свою реальность.

   
★

    Холод всё-таки настигает его, чуть ли не сбивает с ног и заставляет жмурится от крупных снежинок, что бьют в лицо. Он чувствует этот хаос погоды, но понимает, что причина тому — Роберт. Он сбит с толку и явно всё ещё во сне, раз их обоих ещё не выбросило из сна. У Джеймса не было права на ошибку, но он всё равно облажался. Теперь он вынужден смотреть на перекошенное разочарованием лицо любимого и закусывать щёку изнутри, стараясь не закричать. Время на исходе, он чувствует это, он слышит, что сердце бьётся как сумасшедшее и не может понять чьё. Возможно, сейчас у них одна жизнь на двоих.
    Пули проносятся мимо его плеча и Джеймс оглядывается. Чертовы проекции в этот раз вооружились. Они хотят прогнать нарушителя. Прогнать того, кто всегда был частью их реальности. Это и отличало кому от сна. В коме должен находится только один человек. Джеймс сейчас просто как паразит использует сознание Роберта и разрушает его, заставляет проекции воинственно относится к нему, пытается убить Роба и вернуть назад. Он снова чувствует, что вот-вот готов сдаться, бросить всё и просто остаться здесь. Но в чём смысл? Он не сможет уйти как Роберт. Его разбудят сотрудники охраны и сдадут властям. Но это уже не важно. Джеймса не волнует его будущая жизнь в реальном мире, если там не будет Роба.
    Ему хватает всего одного мгновения, чтобы выхватить из кобуры пистолет, но Роберт хватает его за руку и они бегут вниз по сугробам, не обращая внимание на холод, который иголками впивается в тело. Ситуация вокруг становится всё хуже, ветер не пускает их далеко, они задыхаются и не могу сделать шага. Проекции всё ближе и Джеймс не может поступить иначе: он тянет Роберта к себе, обнимает его, прижимает бледное тело к себе, и чувствует сильную боль в плече. Пуля входит в тело и он болезненно стонет куда-то в шею Фробишера. Нет, всё должно было закончиться не так.
    Он не знает, что толком происходит, но природа как будто останавливается. Город внизу исчезает и вдруг становится тихо тихо, что даже не слышно их дыхания. Снег, гоняемый ветром просто застывает в воздухе, как будто кто-то остановил время. Джеймс смотрит на Роберта, видит в его глазах сразу несколько сильных эмоций и понимает, что не сможет без него. Если его авантюра не закончится успехом, то возможно он сам в реальности всадит в себя пулю.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2PAGf.gif[/AVA]
[SGN].[/SGN]